Бегство
До всех описываемых событий я был обычным провинциальным журналистом. Жил в Красноярске, что в Восточной Сибири. Работал в местном рекламном агентстве, как все, писал посты в Facebook и Вконтакте. Писал о том, что видел. Все началось с того, что в конце рабочего дня мне позвонили соседи по подъезду и сказали, что в моей квартире проводят обыск. Кажется, ФСБ. На часах 22 октября 2014 года.
Я побежал домой. В подъезде меня уже ждали трое сотрудников управления защиты конституционного строя и несколько понятых. Они зачитали мне бумагу, из которой следовало, что в отношении меня проводятся оперативные мероприятия, санкционированные районным судьей. С презрением поглядывая на скромную обстановку моего жилища, стали перетряхивать ящики столов, шкафы, рылись в нижнем белье. Не найдя ничего интересного, они забрали мой рабочий ноутбук и все носители, которые нашли.
Мыслепреступление
Во врученной мне бумаге указывалось что я – вот оно что — «лидер молодежной группировки» которая (далее волапюк) распространяет в социальной сети материалы, разжигающие ненависть и вражду ксоциальной группе «сотрудники правоохранительных органов». Я, конечно, знал про процесс Саввы Терентьева и про уголовное преследование арт-группы «Война», но никогда не мог себе представить, что стану в этот же ряд, дорасту до аналогичной статьи УК.
А поводом к тому, чтобы стать фигурантом по всем известной статье 282 послужил репост картинки в далеком 2012 году.
Для украинских читателей (да и только ли для них) это покажется бредом, фейком, дурацкой шуткой (мне тоже какое-то время так казалось), ведь в УК их страны нет статей, аналогичных российским 282-й, 280-й. В общем эти две статьи, по которым привлекают к ответственности оппозиционеров, гражданских активистов и неугодных журналистов. Что-то вроде 52-й статьи в советском УК. Привлечь могут за что угодно, опубликованный демотиватор, комментарий в блоге или вообще где-то публично сказанное слово. В основу обвинению, как правило, кладут мнение так называемых «карманных специалистов», который составляют «экспертизу» выгодную для следствия.
Сделанный почти два года репост послужил основанием для действий на полном серьезе: следственной проверки, назначения двух экспертиз и, в конечном счете, возбуждения уголовного дела по части 2-й статьи 282 УК РФ.
При этом более тяжкая 2-я часть этой статьи (вернемся к языку родных правоохранителей) «вменяется обвиняемому», если он совершил это «преступление» в составе группы (в моем случае моими сообщниками правоохранители посчитали тех пользователей Вконтакте, кто успел подставить лайк под моим репостом). А наличие умысла, по версии следствия, доказывалось скриншотами моей личной переписки с друзьями Вконтакте, когда во время Евромайдана я критиковал действия украинского «Беркута».
Нарочитая серьезность сотрудников ФСБ поначалу, признаюсь, озадачила меня. Сначала я, было подумал, что они просто «делают план» по экстремизму, и возбуждение уголовного дела против меня им нужно просто для галочки. Но уровень их серьезности (да и истинная, так сказать, причина моего преследования) выяснились на первом же допросе.
Эхо далекого Донбасса
Незадолго до обыска, в августе и сентябре 2014 года, я стал собирать информацию о «добровольцах» из Красноярска, воевавших на стороне донецких сепаратистов. Некоторых из них, так получилось, я знал лично. Одних по тренировкам в военно-патриотическом клубе. Другие принадлежали к местному «казачеству» и сами охотно рассказывали о своих «подвигах» в Украине. Никто не делал из этого особого секрета. Я захотел составить, если получится, собирательный портрет этих людей, рассказать об их мотивации. В моем понимании, конечно.
В моем лэптопе было множество фото из социальных сетей (фото с оружием, со знаками различия, с военной техникой). На жестком диске у меня также хранились диктофонные записи, на которых «добровольцы» подробно рассказывают о том, как они добираются до украинской границы, где получают оружие и сколько им платят.
К слову, сказать персонажи, которые с пафосом рассказывали мне о том, как они борются за «русский мир» на Донбассе и сейчас по-прежнему занимаются тем же. Разве что фотографии со стрелковым оружием и бронетехникой удалили в своих профилей. Рассказывали о том что платят им около 50 000 русских рублей в месяц, проходят подготовку в Ростовской области, с гордостью поведали мне о собирании «трофеев» и фронтовых пьянках.
Когда я трудился над своим материалом о людях, воюющих на Донбассе, то обсуждал свои планы по их публикации с коллегами и друзьями. По телефону и в ВК. Мне просто тогда в голову не приходило, что у меня могут возникнуть серьезные проблемы, тогда про вооруженный конфликт в Украине писали все кому не лень.
Мое решение опубликовать сведения об этих людях обошлось дороговато. Начиная с конца октября 2014 года моя жизнь превратилась в череду допросов, очных ставок и «бесед». Оперативники пытались заставить меня «дать подписку» о сотрудничестве. За отказ они угрожали (и я начинал им верить) возбуждением новых и новых уголовных дел против меня. Конечно же и склоняли к сотрудничеству, а в случае отказа «дать подписку» обещали подбросить оружие и наркотики. Требовали оговорить людей, которых я даже и не знал. И я уже видел, что фантастический уклон их совсем не смущает.
Кто хотел устроить «Майдан» в Красноярске?
К примеру, требовали от меня показаний на красноярского студента Валентина, который позже вступил в полк «Азов». Оперативники очень хотели, чтобы я подтвердил, будто именно Валентин вывесил баннер «Сибирь с Майданом».
Еще больше правоохранители разозлились, когда я пошел на митинг оппозиции 15 января 2015 года (РПР-ПАРНАС и «Солидарность»), с обычным, как мне казалось, требованием отставки Путина и прекращении войны. Всех участников акции снимали тупо и не скрываясь на видео активисты местного НОД, они же и запугивали участников, надо ли говорить, согласованного митинга, обвиняя в намерении «устроить Майдан у нас в Красноярске».
На допросы как на работу
После митинга давление на меня демонстративно возросло, меня вызывали на допросы (по первому делу о репосте) и «беседы» гораздо чаще. В присутствии следователя оперативники вели себя относительно пристойно, у них это называлось «в рамках законности», но оставшись без свидетелей, орали на меня, запугивали, называли пятой колонной и предателем Родины.
Кроме того, я лишился работы. После нескольких визитов «фейсов» к руководству компании меня уволили. Генеральный директор, виновато глядя в глаза, своеобразно извинился передо мной, сказав ожидаемое: «ну ты сам понимаешь, какая ситуация сейчас в стране».
Теперь в управление ФСБ регулярно вызывали на «беседы» уже моих друзей и знакомых, бывших коллег по работе. Рассказывали им, что я предатель Родины и экстремист, всеми силами выжимали показания на меня.
Я уже физически ощущал за собой постоянно слежку, я стал опасаться общения с друзьями и родственниками, потому что их сразу же после нашей встречи вызывали в управление и заставляли дать на меня показания.
На очередном допросе они вдруг заявили, что единственный способ «искупить свою вину перед Родиной» — это поехать на Донбасс и «отработать» там в качестве добровольца несколько месяцев. — В этом случае мы согласны простить тебя за твои писульки, — сказали оперативники. Я же тянул время, говорил, что у меня нет военной специальности, что не могу никуда уехать, пока длится следствие и т.д. Наверное, мне стало страшно.
Все наше терпение уже кончилось, — сказали они мне уже после рождественских праздников. — Мы теперь устроим показательный процесс, чтобы и другим неповадно было.
Они говорили репликами из дешевых фильмов, но в серьезности угроз я не усомнился. Местные оппозиционеры уже подвергались физическим нападениям.
Ворох уголовных дел
Количество звонков с угрозами возрастало, они звонили несколько раз в неделю, иногда утром, несколько раз — и вечером. И почти каждые пару недель выдумывали новые поводы все новых и новых уголовных статей…
Мне было объявлено, что опубликованные мною посты Вконтакте с критикой «региональной политики Москвы» проходят проверку на экстремизм. И скоро мне предъявят новое обвинение по статьи «за сепаратизм». За призывы вернуть Крым, статья 280.1 Призывы к изменению территориальной целостности РФ и пр. Ознакомили с постановлением о возбуждении доследственной проверки.
На другом допросе мне сообщили, что меня привлекут за мой пост в ВК, в котором я высказывался против установки памятника Сталину в Красноярске, дескать, я в своих высказываниях приравниваю СССР к нацизму.
Но чуть позже, я стал думать, что оперативники, уже не боявшиеся, кажется, никакой фантастики, познакомили меня с самым экзотическим вариантом обвинения. С торжественным и угрожающим видом они заявили мне, чтобы я готовился к долгому тюремного сроку, поскольку меня хотят привлечь по так называемому «делу НОРМ», на основании того, что в далеком 2011 году был знаком с Максимом Байдаком, ныне правозащитником и политэмигрантом.
Как я понял из их озлобленных реплик особую ненависть вызвала проукраинская политическая позиция Максима Байдака (в Сети больше известного как Салман Север) и его публицистическая деятельность.
От меня постоянно требовали указать его местоположение, хотя я и сам этого не знал, поскольку видел его в последний раз три года назад. На мои возражения, что глупо строить обвинения на столь шатких основаниях, оперативник привел мне еще один аргумент. В случае отказа от сотрудничества ко мне могут применить и насилие.
Нет, мы не будем тебя убивать, не хотим мараться — говорили они мне, разыгрывая откровенность. — Но проучить тебя мы можем, ты даже представить себе не можешь, как легко сделать человека инвалидом.
Я и не верил им и верил. Я видел, что они играют со мной и запугивают, но не знал, где кончится игра и начнется то, что от меня уже зависеть не будет.
Как раз в это время начались репрессии против оппозиционных активистов в преддверии антивоенного пикета, который они согласовали в администрации города. Председателя «Солидарности» Евгения Бахотского избили возле гаража, при этом угрожали оружием и стреляли под ноги. Его коллегу по партии Евгения Бабурина под угрозой оружия и предварительно избив, затолкнули в машину и выбросили плохо видящего человека за городом.
Угорожали и другим активистам. Избивали прямо на улицах, демонстративно портили имущество.
Граница между игрой и реальными репрессиями истончалась на глазах. Угроза физической расправы стали вполне реальными (пока я пишу эти строки, угрозы красноярским активистам продолжаются), полиция же раз за разом отказывается возбуждать уголовные дела против погромщиков.
Я принял решение уехать. Решил, что глупо тратить свою жизнь на обыски и допросы. Они уже лишили меня семьи, работы, друзей. Они очень хотели, чтобы мне стало нечего терять в России, чтобы она стала для меня совершенно чужим, жутковатым и враждебным государством. Я сопротивлялся, как мог.