Международный корреспондент The Daily Signal, бывший летчик ВВС США и ветеран войн в Ираке и Афганистане Нолан Петерсон:
Думать, что на востоке Украины действует перемирие – самообман. Мы удостоверились в этом, как только приехали в Пески. Этот город полностью уничтожен, от обстрелов артиллерии на большинстве домов частично обвалилась кровли, практически все вертикальные поверхности изрешечены пулями и шрапнелью. За восемь дней своего пребывания я не видел там ни одного непростреленного окна.
Мне было интересно, как влияет на солдат то, что они живут в непосредственной близости к врагу столь длительный период времени.
Это война. И она не прекращается. Думать, что на востоке Украины действует перемирие – самообман.
Заняться журналистикой я решил уже после окончания службы в ВВС США, за плечами остался боевой опыт проведения спецопераций в Афганистане и Ираке.
Ради изучения нового ремесла я интересовался работами писателей, которых сам считал лучшими.
Одним из них был Эрнест Хемингуэй. У него я почерпнул совет начинать люснимибую историю с одной простой истины, которую ты знаешь.
Ради изучения нового ремесла я интересовался работами писателей, которых сам считал лучшими.
Одним из них был Эрнест Хемингуэй. У него я почерпнул совет начинать люснимибую историю с одной простой истины, которую ты знаешь.
Итак, сегодняшний рассказ я хочу начать с одной простой истины, которую знаю я: война в Украине не закончилась.
Очень легко поверить в обратное. Когда ты ходишь по Киеву, Львову, Днепропетровску, Харькову или даже по Мариуполю, кажется, что жизнь идет своим чередом. Люди по-прежнему ходят в бары и рестораны, в кинотеатрах показывают фильмы, молодые пары играют свадьбы, а студенты посещают занятия.
Однако я могу с уверенностью говорить, что даже сейчас, именно в этом момент, солдаты в Восточной Украине пытаются убить друг друга.
Я не юрист и не знаю юридических тонкостей – я всего лишь журналист. Однако я считаю, если солдаты стреляют друг в друга день за днем и месяц за месяцем, если села лежат в руинах, а люди лишаются своих домов, становясь беженцами, и не имеют возможности вернуться домой, потому что бои не прекращаются; молодые мужчины и женщины настолько психологически травмированы войной, что не могут вернуться к своей прежней мирной жизни, то это никак не назовешь перемирием. Это война. И она не прекращается.
Одного из французских журналистов по дороге в туалет снайпер подстрелил четыре раза.
Сегодня я хочу рассказать о своих впечатлениях от работы с 93-й бригадой украинской армии в городе Пески в рамках программы Embedded Journalists.
Этим летом украинское военное командование впервые решило допустить журналистов к регулярной армии по данной программе. Раньше я много раз бывал в Украине и в зоне АТО с добровольческими батальонами и Нацгвардией. Но услышав о программе Embedded Journalists при регулярной армии, решил подать свою кандидатуру. Это уникальная возможность посмотреть на конфликт без каких-либо фильтров.
Этим летом украинское военное командование впервые решило допустить журналистов к регулярной армии по данной программе. Раньше я много раз бывал в Украине и в зоне АТО с добровольческими батальонами и Нацгвардией. Но услышав о программе Embedded Journalists при регулярной армии, решил подать свою кандидатуру. Это уникальная возможность посмотреть на конфликт без каких-либо фильтров.
Одна из наиболее поразительных вещей по пути на линию фронта в Украине – то, насколько война приближена к обычной мирной жизни. На подъезде к Пескам мы переезжали мост через озеро. Там купались пятеро детей. Это было так странно, так не к месту. Всего в нескольких километрах от линии фронта.
Было слышно, как работает артиллерия и стреляют автоматы.
Было слышно, как работает артиллерия и стреляют автоматы.
Так, характерная черта войны в Донбассе, которая существенно отличает ее от войны в Ираке или Афганистане - то, что Украина не является страной в состоянии войны.
Здесь в Украине война ограничена буферной зоной – несколькими милями по обе стороны от линии фронта. Иногда война выходит за рамки этой зоны, как это было во время обстрелов Краматорска и Мариуполя в начале этого года.
Со времени установления февральского перемирия после битвы под Дебальцево война изолирована границами линии фронта. И от этого, как мне кажется, создается ложное представление, что в целом там мирно.
Со времени установления февральского перемирия после битвы под Дебальцево война изолирована границами линии фронта. И от этого, как мне кажется, создается ложное представление, что в целом там мирно.
Бои все еще продолжаются, практически без остановки. Перестрелки и артиллерия стали неизменным фоном жизни в поселке. Ночью можно услышать, как над головой летают российские беспилотники. Солдаты называют их «спутниками». Они начинают нервничать, когда артиллерию или стрелковое оружие не слышно более часа - настолько это непрекращающийся процесс.
По приезду мы познакомились с солдатами, с которыми собирались прожить следующие восемь дней. Это было специализированное подразделение, состоящее в основном из разведчиков и снайперов.
Как и большинство подразделений в Песках, эти солдаты живут в подвалах брошенных домов. Это единственное убежище от обстрелов артиллерии и снайперов. Внутри подвалов можно увидеть причудливое сосуществование свидетельств войны и мирной жизни, которую солдаты оставили дома. На стенах висят детские открытки, а рядом с ними - автоматы Калашникова. На книжных полках лежит изображения Богородицы Марии и гранаты. Сепаратистские разведгруппы делают ночные вылазки, чтобы убивать или брать в плен украинских военных, поэтому многие из них спят с оружием.
Туалет и душ находятся в ста метрах от подвала. Чтобы добраться туда, нужно перейти дорогу. Это один из самых опасных моментов в этом месте. На улице человек очень уязвим, особенно, когда стоит в душе, без бронежилета и каски. В Песках мне всегда было страшно принимать душ, ведь в любой момент мог начаться артобстрел. К счастью, со мной ничего не случилось, но одного из французских журналистов по дороге в туалет снайпер подстрелил четыре раза.
Солдаты в Песках относительно хорошо обеспечены оружием и боеприпасами. В основном это остатки техники советских времен, которым по несколько десятков лет. Я ни разу не слышал жалоб на недостаток оружия, однако все остальное обеспечивают волонтеры. Бронежилеты, каски, униформа, обувь, еда, вода, аптечки, спальные мешки, подушки – это все поставляют волонтеры. Для солдат это служит огромной моральной поддержкой. Благодаря этому они знают, что их не забыли.
Удивительно наблюдать, как в расположение приезжают минивены с парой 60-летних мужчин за рулем, и привозят военным пару мешков с печеньем, водой, одеждой и т.д. Исходя из того, что я видел, украинские военные не смогли бы держать позиции без поддержки гражданских волонтеров. Они играют крайне важную роль в этой войне.
У нас также была возможность пойти с солдатами на патрулирование, осмотреть их траншеи и боевые позиции. Подобные траншеи я видел и в Широкино. Это напомнило мне картины Первой мировой войны, которые я когда-то видел.
Ведь со временем ты чувствуешь, будто имеешь некую связь с ними. Поэтому убивать их может оказаться сложнее.
Тем не менее, в Песках я услышал тот же ответ, что и в Широкино: «Нет». Солдаты были на линии фронта так долго, видели смерть стольких своих друзей, что они действительно хотят бороться. По их словам, они готовы идти в атаку, отвоевывать территорию, которая принадлежит Украине, но была захвачена Россией.
Тем не менее, в Песках я услышал тот же ответ, что и в Широкино: «Нет». Солдаты были на линии фронта так долго, видели смерть стольких своих друзей, что они действительно хотят бороться. По их словам, они готовы идти в атаку, отвоевывать территорию, которая принадлежит Украине, но была захвачена Россией.
Поэтому воля к борьбе среди украинцев очень сильна. Вместе с тем, они говорят, что при нынешнем положении дел долго они не выстоят. Не выдержат этой статической войны, сидя в темноте и слушая разрывы артиллерии.
Психологически это сложная война. Нет никакой возможности отдохнуть от опасности. В душе можно также легко погибнуть, как и в траншеях. Никогда не знаешь, когда начнет стрелять артиллерия или снайпер. Каждую секунду ты помнишь, что можешь погибнуть. И вопрос твоего выживания в основном зависит от удачи: не оказаться в ненужном месте в ненужное время.
Возвращаясь однажды из траншеи со снайпером Владимиром за нами упал 120-миллиметровый снаряд.
Если бы я задал ему во время интервью еще один вопрос или вернулся за чем-то назад, то, вероятно, меня бы уже не было в живых. Порой пули, как в фильмах, пролетали прямо над головой.
Однажды пуля пролетела прямо через машину - между водительским и пассажирским сидением. Несколько сантиметров в одну или другую сторону, и все могло бы закончиться трагично.
Если бы я задал ему во время интервью еще один вопрос или вернулся за чем-то назад, то, вероятно, меня бы уже не было в живых. Порой пули, как в фильмах, пролетали прямо над головой.
Однажды пуля пролетела прямо через машину - между водительским и пассажирским сидением. Несколько сантиметров в одну или другую сторону, и все могло бы закончиться трагично.
Как-то раз мы всемером абсолютно неосторожно на несколько секунд собрались на улице без какой-либо защиты, и услышали над собой гудящий звук беспилотника.
Мы направились к подвалу, и вскоре услышали удар танка. От танка очень тяжело спастись, его удары долетают быстрее.
Мы услышали свист над головой, и увидели, как снаряд упал точно на то место, где мы были 10 секунд назад.
Мы направились к подвалу, и вскоре услышали удар танка. От танка очень тяжело спастись, его удары долетают быстрее.
Мы услышали свист над головой, и увидели, как снаряд упал точно на то место, где мы были 10 секунд назад.
Я не знаю, как мы выжили. В этот же день произошла самая сильная атака из тех, которые мы видели, пока были в Песках. Честно скажу, это было ужасно: 2-3 удара 120-миллиметровыми снарядами в минуту. Мы сидели в подвале, пытаясь уберечься от ударов. Дрожала земля, вещи падали со стен. Это похоже на землетрясение.
Все, что ты можешь делать во время обстрелов, - это смотреть на человека, который сидит напротив, и надеяться, что не умрешь. Ты слышишь свист и разрывы, просишь, чтобы они упали не на твой подвал. Так продолжается часами. И это очень истощает.
Но для меня еще более страшным моментом, чем артиллерия, были снайперы. В отличии от артиллерии, здесь ты знаешь, что в оптический прицел снайперской винтовки смотрит человек, который пытается убить тебя. Тут уже дело не в удачи, а то в том, чтобы быть лучше, чем снайпер.
Именно в таких условиях живут солдаты в Песках день за днем. Некоторые из них находятся там уже по полгода, ни разу не побывав дома. Каждую секунду они знают, что могут погибнуть. Они видели, как погибали их друзья, и знают, что это же может произойти и с ними. Поэтому психологическое напряжение на этой войне очень большое.
Если вы ходите узнать, насколько реальна война в Украине, просто присядьте рядом с солдатом, и поговорите с ним. Из личного опыта я могу сказать, что украинским солдатам понадобится много времени, чтобы вернуться к мирной жизни.
Очень важно, чтобы мир знал правду о том, что происходит в Украине. Поэтому напоследок, я хочу рассказать одну историю, которую упоминал уже не единожды. Она показывает, насколько такие инициативы, как Embedded Journalists, важны в Украине.
Так, в прошлом году я был в Украине в августе и сентябре. И у меня была возможность попасть в Славянск вскоре после того, как он был освобожден.
Я поехал в небольшое село под названием Семёновка, которое было полностью разрушено артиллерией. Мы шли с моим монтером Валентином по селу и спрашивали у людей, кто разрушил их дома и селения. Одни говорили, что это сепаратисты, другие – что украинская армия.
Я поехал в небольшое село под названием Семёновка, которое было полностью разрушено артиллерией. Мы шли с моим монтером Валентином по селу и спрашивали у людей, кто разрушил их дома и селения. Одни говорили, что это сепаратисты, другие – что украинская армия.
Потом я подошел к еще одной семье, где муж кричал возгласы поддержки ДНР. Я понял, что доверительного разговора не получится, поэтому притворился французом.
Я спросил с якобы французским акцентом, кто разрушил их дом, и кто несет за это ответственность. Он посмотрел на меня, и сказал: «Американский бомбардировщик ЦРУ».
Это, мягко говоря, удивило меня, ведь раньше я сам был американским летчиком. Я спросил, как он пришел к такому выводу. Он ответил, что услышал это из новостей. Он увидел это по телевизору - российские новости рассказали ему это.
Я спросил с якобы французским акцентом, кто разрушил их дом, и кто несет за это ответственность. Он посмотрел на меня, и сказал: «Американский бомбардировщик ЦРУ».
Это, мягко говоря, удивило меня, ведь раньше я сам был американским летчиком. Я спросил, как он пришел к такому выводу. Он ответил, что услышал это из новостей. Он увидел это по телевизору - российские новости рассказали ему это.
Эти люди были там во время боев, они видели своими глазами все происходящее. Но российская пропаганда настолько сильна, что они перестали верить собственным глазам и ушам. Это страшно. И это именно то, чему должны противостоять журналисты.
Большинство людей на Западе и в Украине не верят, что Донбасс обстреливает ЦРУ, но, тем не менее, влияние российской пропаганды очень сильно в западных СМИ. К примеру, когда они называют сепаратистов повстанцами, а войну в Украине – гражданской. Это тяжелая война для освещения. Поэтому чем больше журналистов увидят ее своими глазами, тем лучше они смогут о ней рассказать.