Украине нужно на время отмежеваться от Донбасса и заняться преобразованиями на ее континентальной части, считает Александр Чалый, чрезвычайный и полномочный посол Украины, экс-глава АП и президент международной консалтинговой компании Grant Thornton
Американские и европейские политики и аналитики, в кулуарах и уже не только там, все громче высказываются за то, чтобы как можно быстрее заморозить конфликт в Донбассе и дать возможность Украине на определенный промежуток времени сосредоточиться на социально-экономических преобразованиях на ее континентальной части.
О том, как будет развиваться ситуация в стране, о возможности разрыва дипотношений с Россией, а также о параллелях, которые проводила в Минске канцлер Германии Ангела Меркель между Берлинской стеной и украинским Донбассом, - в рамках дискуссионного клуба Открой мир, организованного Фондом Open Ukraine, рассказал дипломат Александр Чалый, в прошлом - замглавы МИДа по вопросам евроинтеграции и бывший замглавы Администрации Президента.
Еще весной я говорил, что у Украины есть две умные стратегии и одна – очень плохая.Стратегию полномасштабной войны, плацдармом которой мы будем, я исключаю.
Первая стратегия – это стратегия холодного мира. Она направлена на поиск мирного урегулирования и должна стабилизировать страну, дипломатию, власть. Ограничение в том, что ее реализация возможна только при условии участия Российской Федерации, а не действий, направленных против нее.
Ключевой элемент этой стратегии – правильное геополитическое и геоэкономическое позиционирование Украины, а именно – как нейтрального государства, которое сможет сделать возможным существование двух зон свободной торговли - с ЕС и РФ.
Вторая стратегия – стратегия холодной войны. Она потребовала бы от украинского правительства и общества четкого обозначения того, кто является агрессором и какая страна начала военные действия, отображения этого в действующем законодательстве и в текущей политике, введения военного положения, по крайней мере, на территории Донецкой и Луганской областей. Потребовала бы введения Украиной санкций, которые ассоциировали бы нас самих с теми санкциями, которые принял Запад. И, наконец, потребовала бы четкого ответа на вопрос: нужны ли нам дипломатические отношения на уровне послов и, возможно, даже вообще дипотношения с Российской Федерацией.Стратегия "ни войны ни мира" приведет к эрозии ситуации, к тому, что раковая опухоль на востоке будет распространяться на всю страну
Вторая стратегия казалась мне наиболее реальной и в определенной степени позитивной для Украины, потому что она давала бы возможность четкой мобилизации нации, решительного ответа на действия России, замораживания конфликта, отделения его на определенное время и движения в сторону НАТО – если нация это поддержит.
Эта стратегия предусматривает более активную наступательную позицию с тем, чтобы провести границу в зоне АТО, скорейшее замораживание конфликта и требование к международному сообществу ввести миротворческие подразделения, чтобы разделить Украину и зону АТО.
Эта стратегия давала бы Украине, прежде всего, перспективу начать проводить реальные реформы на континентальной части Украины, возможность сконцентрировать финансовые международные ресурсы. А главное – она давала бы четкую мобилизационную идею. На мой взгляд, эта стратегия пользуется поддержкой значительной части украинского населения.
Третья стратегия, самая плохая для Украины – это стратегия "ни войны ни мира". В рамках нее у нас нет четких мобилизационных идей. Мы одно говорим – другое делаем. Даже на сегодняшний день мы не приняли санкций в отношении Российской Федерации, которые ассоциировались бы с теми, что ввели ЕС и США. Это выглядит просто смешно, и таких вопросов можно поставить очень много.
Эта стратегия приведет к эрозии ситуации, к тому, что раковая опухоль, гангрена на востоке, будет распространяться, затрагивать социально-экономическую стабильность всей страны.
И эта стратегия наиболее выгодна России, которая фактически избежит прямого признания страной-агрессором.
Мы только три недели назад попытались это сделать в политическом измерении – но за этим ничего не последовало. Мы должны были бы ответить на вопросы: какая часть нашей территории оккупирована агрессором? Можем ли мы иметь дипломатические отношения и на каком уровне со страной-агрессором? Должны были бы дать четкий ответ народу, сигнал о том, что ответственность за население, сохранение культурных памятников, промышленности и так далее на оккупированной территории лежит на стране-агрессоре.
Потому эта третья стратегия – самая тяжелая для нас, самая неопределенная. Она не позволит нам мобилизовать людей и ресурсы ни внутри страны, ни извне. И главное, она ставит важный вопрос. Я услышал его два месяца назад от одного из киборгов – он задал его во время дискуссионной телепередачи, где присутствовали политики первой величины. Он сказал: "Вы знаете, у нас там, в окопах, к Киеву есть только один вопрос: объясните нам, за что мы здесь умираем?"
.jpg)
Сейчас сама жизнь нас заставляет выбирать ту или иную стратегию. Мы уже очень близко подошли к первой или ко второй стратегии – к холодной войне или к холодному миру.
Вероятность холодного мира я и сегодня оцениваю скептически, хотя я верю, что это наилучшая стратегия и рано или поздно именно так завершится эта война. Однако сегодня мы приближаемся, скорее, к стратегии холодной войны, к замораживанию конфликта и к тому, чтобы нас как можно быстрее разделили миротворческие войска.
В последние две недели я был в Вашингтоне, Брюсселе, Мюнхене, на конференции по безопасности. В кулуарах и не только большинство западных аналитиков все-таки высказываются именно в поддержку этой второй стратегии: как можно быстрее заморозить конфликт, чтобы Украина смогла на определенный период сконцентрироваться на социально-экономическом перевоплощении и реформах на ее континентальной части. Уже ведутся разговоры о том, какими могут быть компоненты миротворческих сил, которые могли бы нас разделить, кто мог бы в них войти.
Минск-2 дал нам надежду на то, что огонь будет прекращен. Все поняли, что нужно остановить убийство, что смысла в этом нет, что можно сесть и договориться. Как дипломат, я уверен, что договориться можно обо всем. Перед Минском Украина была в очень сложной ситуации как в военно-политическом смысле, так и в финансово-экономическом. Если мы не получим четкого сигнала от МВФ – то страна стоит на грани дефолта. И это очень четко понимают и в России, и в "ДНР", и в "ЛНР", и в Вашингтоне, и в Брюсселе.
Не случайно Минск-2 совпал с решением МВФ. Это абсолютно синхронизированные процессы. Только если будет четкое понимание того, что мы будем иметь на востоке – это даст возможность привести сюда деньги.
Сейчас в Вашингтоне есть понимание того, что они должны в течение трех недель дать нам деньги, несмотря на дефицит реформ и коррупцию – там четко понимают, что если эти средства не дойдут, Украина упадет. Но так не будет всегда.
Главное сейчас – не концентрироваться на каких-то деталях. Не так важно на километр ближе или на десять дальше пройдет линия размежевания. Главное, чтобы мы приостановить огонь, максимально заморозили конфликт и преступили к переговорам – которые могут идти год, два, десять, пятнадцать, тридцать лет.В Западной Европе и Америке есть абсолютно четкое понимание того, что идет геополитическая битва за Украину
Ангела Меркель, когда в Мюнхене ее спросили об отношении к поставкам вооружения Украине, заняла категорическую позицию: нет. Она привела очень яркий пример – она сказала: "Мне было 7-8 лет, когда возвели Берлинскую стену. И вы знаете, я очень рада, что тогда не была применена военная сила. Представьте, если бы тогда было применено оружие – возможно, началась бы Третья мировая война, и нас бы сегодня не было. А так – через 30 лет все стало на свои места".
Мне это очень близко. Если мы можем приостановить убийство – его нужно приостановить. Не стоят никакие ценности этого. А дальше – пытаться договориться. Не можем договориться – давайте разграничимся на некоторое время. Так живет Молдова – и проводит реформы. В Грузии было два замороженных конфликта, а теперь грузины консультируют нас, как проводить реформы.
Минск-2 дал нам эту надежду на то, что огонь может быть остановлен, что будет перемирие – сначала, возможно, хрупкое, но потом оно может стать стабильным. Возможно, потом мы сможем найти формулу холодного мира.
В геоэкономике уже намечены идеи трехстороннего геоэкономического диалога по линии Брюссель-Киев-Москва. Речь идет о возможности дальнейших переговоров о совместном применении двух зон свободной торговли Украиной – с ЕС и со странами СНГ, включая Россию. Раньше Меркель и Баррозу были очень категоричны против таких трехсторонних диалогов.
В то же время сам минский протокол, который подписала контактная группа, очень тяжел для имплементации. После того, как будет остановлен огонь и тяжелое вооружение отведено, большая часть обязательств по нему ложится на Украину. Маловероятно, что нам удастся довести ситуацию до того, чтобы взять контроль над границей. Политическая ситуация в стране и в парламенте не позволят принять законодательные акты, которые соответствовали бы формулам, записанным в соглашении.
В Западной Европе и Америке есть абсолютно четкое понимание того, что идет геополитическая битва за Украину. Там понимают необходимость значительной финансовой, политической и военной помощи Украине. Запад понял, что на сегодня у него недостаточно возможностей и сил повлиять на Путина. Но они рассчитывают на то, что такая возможность у них будет завтра. Когда наступит это завтра – никто не знает. Но у них есть стопроцентная позиция, что потерять Украину они не могут – потому что это будет означать их серьезное геополитическое и геоэкономическое поражение с серьезными последствиями и для США, и для ЕС.
В то же время сама Украина должна понять, что не Путин наш главный враг. Не Путин может лишить нас государственности – а мы сами. Если мы поймем, что вину мы должны искать в своих действиях, начиная с каждого гражданина и заканчивая высшим руководством государства, – у нас будет шанс найти решение. И рано или поздно объединить Украину в ее исторических границах состоянием на 1991 год. Если только мы прекратим искать виновных.
Новое Время